– Твой дядя – Эдя! Умей ценить то, что у тебя есть, – сказала она.
Меф уже обувался в коридоре, когда Даф быстро шепнула Эссиорху:
– Почему Троил думает, что Меф сможет? Он же еще не готов!
– Да, не готов. Но у него есть настойчивость. Это еще не дело, но уже полдела. А еще у него есть ты, а у тебя я и Корнелий, – успокоил ее Эссиорх.
Чтобы в тебе что-то хорошее проросло, вскапывать себя надо, рыхлить как землю, лопатой бить, голодом морить, сапогом себя пинать. Без этого ничего не будет. Совсем ничего.
«Книга Света»
Зозо сломала сигарету о край пепельницы. Вырвавшись с работы на обеденный перерыв, она сидела у брата в бывшем бомбоубежище, которое обзавелось синим козырьком, как модничающий дедок бейсболкой.
– Разве ты куришь? – изумился Эдя.
– Я и не пытаюсь. Я психую! – всхлипнула Зозо. – У меня все скверно! Сын вылетел из гимназии. На работе достали! Треть отдела в отпуске, треть в декрете! А у меня ни отпуска, ни декрета, ни даже перспектив того или другого! Я завалена бумагами выше переносицы. Личная жизнь – стоячее болото. Пожалей же меня, Эдуард! Ты мой единственный брат! Моя надежда и опора! Моя крепостная стена!
«Крепостная стена» поежилась. Хаврон всегда напрягался, когда сестра называла его «Эдуардом». Это как минимум означало, что на него сейчас попытаются спихнуть чужую проблему. Эдя попытался упредить сестру в атаке.
– Я никого не жалею! Я совершенно безжалостный! – напомнил он. – И вообще: с кем это недавно ты сюда приходила? Такой дядька в прямоугольных очках с лицом насморочного умняшки? А?
– Какое тебе дело? Ну, Леонид Бурлаков, – неохотно отвечала Зозо.
Неохотно – потому, что портрет, несмотря на ехидство, был узнаваем.
– Бурлаков? Хм… Кто такой?
– Доктор.
– Каких науков дохтырь? – спросил Эдя, знавший, что его сестра предпочитает мужчин, клейменных образованием.
– Никаких… Помнишь, я зубы лечить ходила? Он стоматолог, – призналась Зозо застенчиво.
Зубной врач Леонид Бурлаков был красивый, породистый, уверенный в себе мужчина с благородной осанкой, медлительными движениями и внушающим уважение голосом. Эдакий актер в амплуа положительного бизнесмена в дневном сериале для домохозяек.
Зозо, однако, не обольщалась и влюбляться себе не позволяла. Многократно обжегшись, мать Мефодия усвоила железное правило. Делать на кого-либо ставку и возлагать надежды никогда нельзя впритык. Всегда надо оставить запас на глупость и непредсказуемые поступки. Чем больше запас, тем надежнее защита от разочарований.
По лицу брата Зозо определила, что словом «стоматолог» самолично вручила Хаврону в руки дубину. Как нередко бывало с ним на работе, Эдю ужалила болтливая пчелка. Жажда физической деятельности овладевала им в основном дома, да и то когда он занимался ерундой. Например, заталкивал в мусоропровод старый стул, разрубая его по кусочкам кухонным топориком, а то, что могло застрять, сжигая на газовой плите. Спустить стул в лифте и отнести на помойку по дороге на работу – это для Эди было слишком просто и неинтересно.
– Ну-ка, ну-ка! Дай пофантазирую, какой он! Мягкий такой? Вкрадчивый? Часто улыбается? Быстро касается пальцами щеки? Обволакивает тебя теплом, любовью, утверждает, что никогда не видел таких чудесных зубов, не верит рентгену, не надевает маски, болтает без умолку, делает все по наитию, а потом требует кучу денег за пломбу, которая вывалится через месяц? Да?
– А вот и не угадал! В лужу сел! – радостно сказала Зозо.
Эдя не огорчился.
– Тогда еще попытка! Последняя! Небось жутко важничает, запугивает, надевает по две пары перчаток, качает головой, зловеще молчит, а если и говорит, то утверждает, что никогда не видел такого запущенного рта. Каждую секунду меняет маску и протирается спиртом, чтобы от тебя ничем не заразиться, сто раз посылает на рентген и про каждую дырку в зубе рассуждает так, что хочется отдать ему все деньги и больше никогда не приходить? Но пломба опять же вываливается через тот же месяц.
– Откуда ты знаешь? – поразилась Зозо.
Вторым выстрелом ее брат попал точно в цель.
– Ничего сложного. По-моему, все сверлилкины делаются по двум этим заготовкам. Третьей пока как-то не разработано, – лучась от самодовольства, сказал Эдя.
– Не кати бочку, Хавронище! Сам ты и дохлой кошке пломбу не поставишь. Это тебя не волнует?
– Не особо. В данный момент меня волнует только, почему на пижамных штанах нет карманов.
– Не винти, Эдуард! Ты же бездарь, признай!
– Пусть так. Зато я умею придумывать названия для меню. Это гораздо сложнее. Сидишь и ломаешь голову, как назвать блюдо, чтобы люди поняли, почему за обычную свинину они должны платить дороже, чем за мясо пингвина.
Зозо рассеянно улыбнулась и отодвинула в сторону тарелку, расчищая плацдарм для атаки.
– Эдуард, могу я попросить тебя об одолжении? – решительно произнесла она.
– Если это не одолжение денег, то попросить можешь, – отвечал ей брат, напирая на «попросить».
– Нет, не денег. У тебя же вагон знакомых! Ты можешь попросить кого-нибудь подъехать туда, куда я скажу, и очень культурно, мягко, неназойливо создать ощущение здоровой конкуренции?
– Какой такой конкуренции? – не понял Эдя.
Зозо смутилась.
– Видишь ли, он очень долго раскачивается, а я так не могу. Мне надо «да-да» или «нет-нет». Возможно, если Бурлаков увидит, что у него есть соперник, он как-то определится со своими чувствами. Ты, главное, сведи меня с тем, кто может на пятнадцать минут притвориться приличным человеком, и больше мне ничего не надо! – сказала Зозо.