Лестница в Эдем - Страница 51

Одиночке стало ясно, что препираться он может до бесконечности. Суккубы ребята тертые.

– А вот тут ты ошибаешься! Антигон, отправь его в Тартар! – приказала Ирка.

Хнык тревожно пискнул и попятился, перебегая глазками с валькирии на ее слугу и обратно. Пробубнив, что вот, булаву потом вытирать, кикимор неохотно размахнулся и…

– А-а! Только не это! Меня, конечно, выпустят, но не сразу! Там такая куча инстанций! Не надо! – завопил Хнык, вдруг сообразивший, что это никакая не шутка.

– Антигон, погоди! – велела Ирка.

Кикимор с сожалением опустил булаву.

– То надо, то не надо… По мне, так уж шлепнуть – и с концами, – сказал он разочарованно.

– Рассказывай! С каких это пор ты в Питере работаешь?

Суккуб облизал губы и, заискивающе касаясь Иркиной руки женской и нежной своей ладонью, пояснил, что он, бедолага, трудится везде. И в Москве, и в Хабаровске, и в Нижнем Новгороде, и в Архангельске. Где урвал – там и молодец.

– Тут неподалеку парень один жил с ожогом лица. Бытовой ожог, никакой героики, никакого горящего танка. Фактически лицо у него отсутствовало, а к тому, что осталось, медсестры и те долго привыкали. От того же ожога был он слеп, как крот. И вот у этого парня как-то зазвонил телефон. Женский голос спрашивает: «Можно Катю?» В общем, ошибочка вышла. Надо трубки вешать, а они проговорили часа два и такое родство душ обнаружили, что просто хоть стой, хоть падай!

– И дальше что? – жадно спросила Ирка.

Хнык зорко взглянул на нее.

– Как что дальше? Финал, нюня моя, был весьма прискорбен и тоже очень в духе этой истории. В тот миг, когда они обнаружили, что созданы друг для друга, разговор прервался. В трубке: «пи-пи-пи», а они, по примеру всех непрактичных романтиков, так увлеклись родством душ, что не обменялись телефонами. И вот они оба – то есть, конечно же, не оба, а она одна – он-то ее номера и вовсе не знает – начинает лихорадочно крутить диск: и так набирает, и сяк, и кричит в трубку, и плачет, но все тщетно. Случайность их свела, случайность же и разлучила. Хю-хю?

Ирка молча шагнула к суккубу, а тот, мгновенно оценив выражение ее лица, на всякий случай рухнул на колени.

– Маленьких не бьют!

– Не трогай его, Антигон! Рассказывай! – приказала Ирка.

– А что тут рассказывать? Он тоже ждет – час, другой, третий. Ему, а ум у него практический, совершенно ясно, что больше такая комбинация чисел никогда не выпадет. И тогда он встает и очень уверенно: он хоть и слеп, как крот, но хорошо знает квартиру – идет в ванную. Наполняет ее до краев водой, ложится прямо в одежде и – вот сила воли-то! – погружается с головой, чтобы никогда больше не вынырнуть. И в ту секунду, как он это делает, в квартире снова звонит телефон. Это она! Ей случайно повезло, она дозвонилась! Но из-под воды особенно не слышно, да и кран ревет… Через некоторое время телефон перестает звонить, и только из-под двери ванной течет, медленно заливая квартиру, вода.

Суккуб склонил голову набок и, точно умная собачка, посмотрел на Ирку.

– Душещипательно, не правда ли? Ну как, валькирия? Прошиб я этим рассказом мозоль души твоей?

Ирка вгляделась в вытаращенные, как у мертвой рыбы, глазки суккуба и ощутила фальшь.

– Все ты врешь! – сказала она спокойно.

– Почему вру? – всполошился Хнык.

– Дисковых телефонов сейчас уже почти нет. А на кнопочном можно нажать «перенабор».

Хнык медленно поднял обе руки над головой.

– Ох уж это техническое мышление! Сдаюсь! Ну наврал слегка! Действительно, никто не убился, хотя история самая что ни на есть реалистичная. Просто финал был другой. Ну да, обменялись они номерами, ибо были не такие уж и романтики, как я изобразил. Стали созваниваться и разговаривали по нескольку раз в день. Болтали – хю-хю! – болтали, а сами даже и не пытались встретиться, потому что оба этого смертельно боялись. Он – сама понимаешь – умолчал кое о каких деталях своей внешности. Она тоже комплексовала чуток по поводу своей. Ноги там одна чуть прямее другой, зубы не ахти, с носом тоже как-то все печально. Не всем же быть такими милыми, как я? Хю-хю?

Хнык, прихорашиваясь, погладил себя по щечке и заискивающе хихикнул.

– Они, я так думаю, потому и сошлись, что устраивали друг друга лишь в форме голосов в трубке. Теперь веришь, что не вру? Э, валькирия? – спросил он вкрадчиво.

Ирка неохотно кивнула.

– Теперь верю. Чьи это эйдосы, их? А тусклый – его или ее?

– Разве я сказал, что это их эйдосы? – удивился Хнык. – Увы, нет! Эти паразиты, как все несчастненькие, у светлых стражей на охране стоят. К ним сунешься – маголодией по башке получишь.

– А чьи тогда?

– Который поярче, эйдос лучшей подружки этой девчонки! Она, видишь ли, вся из себя такая справедливая, что чужая радость ей покоя не давала. «Тебе, мол, так хорошо, что мне от этого даже плохо!» Подруга эта по номеру телефона пробила адрес, пошла туда, все пронюхала, вернулась и «спасла родного человечка от мрака заблуждений».

– А второй эйдос чей, гнилой?

– Разве я не сказал? Двоюродного брата того слепого парня, который этой подружке двери открыл и все разболтал. Но тот уже из мужской солидарности. Лучше, мол, один раз сразу сделать больно, чем много раз и по чуть-чуть.

Заметив, что Ирка смотрит на эйдосы в пузырьке уже без особой симпатии, Хнык просительно вытянул ладонь.

– Нюнечка моя хорошенькая! Будьте такие справедливые! Подайте бедному суккубу на пропитание, а? Все равно же нам достанется, когда Мамзелькина косой чикнет. Да только уж не мне тогда засчитают! – произнес он умоляюще.

– Обойдешься! – сказала Ирка строго и спрятала пузырек в карман с твердым намерением передать его Фулоне или златокрылым. Пусть сами разбираются.