Лестница в Эдем - Страница 81

– Когда я уроню платок… э-у-мэ… начинайте! Правила вам известны. Бой продолжается до… э-у-мм… смерти одного из противников. Никакие другие причины не могут послужить основанием для прекращения… у-ммм… дискуссии. Любое дополнительное оружие не используется – как существующее материально, так и… м-мэ… материально не существующее… – сообщил кабанчик, выдергивая из воздуха желтоватый, не первой свежести платок. – Кто-то хочет что-то уточнить?

На Мефа кабанчик смотрел небрежно, как на шляющийся без дела труп, на Гопзия же одобрительно и даже с заискиванием.

– Э-у-мэ! Вопросов нет, – сказал Меф.

Внезапно он вспомнил, что сегодня силы его меча будут в дремоте. Заглушенный страх шевельнулся в душе оттаявшей гадючкой. Однако Буслаев, уже успевший изучить себя, почувствовал, что такая степень страха будет полезна ему для разогрева. В определенных дозах страх даже нужен.

Он переместился в центр площадки и остановился от Гопзия шагах в шести, мысленно настраиваясь на поединок. Мечей не было пока ни у того, ни у другого. Оба клинка должны были появиться в последнее мгновение.

Кабанчик стал вскидывать руку с платком, когда между Гопзием и Мефом вклинился Арей. До того он ненадолго отлучился к помосту Прасковьи и коротко переговорил с ней, выслушав ответ от быстро лепечущего Ромасюсика.

– Минуту! – произнес он властно.

Кабанчик, почти уронивший платок, вскипел и начал орать:

– Ты что, ослеп? Не видишь, что…

Арей грузно, с медлительностью танковой башни повернулся к нему.

– Не подскажете, к кому конкретно вы обращаетесь? К вашей тете? Возможно, мы сможем обратиться к ней вместе, чтобы она нас наверняка услышала? – предложил он.

Кабанчик закашлялся и, остывая, с удвоенной энергией принялся промокать платком вспотевший лоб.

– Насколько я понимаю, дискуссия о моем зрении завяла? – огорчился Арей.

– Вы меня не так поняли. Это… э-у-мэ… была аллегория! – с усилием выговорил кабанчик.

– У меня аллергия на аллегории! Впрочем, если у вас будет желание и дальше совершенствоваться в аллегорическом мышлении – всегда к вашим услугам. Я подберу вам отличную звонкую метафору, а заодно эпифору и много чего еще!

Потеряв интерес к кабанчику, Арей повернулся к Мефу, а затем и к Гопзию.

– Небольшие изменения, синьор помидор! Твоему мечу придется сегодня отдохнуть, равно как и мечу уважаемого Гопзия. Вы будете сражаться другим оружием! Скорее всего, однотипным и немагическим. Мне объяснять причины?

Гопзий, на мгновение застывший, дернул головой. Причины он знал и сам. У мрака свое, крайне прагматичное отношение ко лжи, исключающее какие-либо угрызения совести. Прокатило – хорошо. Не прокатило – грустно, но это мы переживем.

– Я отказываюсь! Я не согласен, чтобы оружие выбирали вы! Я могу быть с ним мало знаком! – сказал Гопзий.

– При чем тут я, любезный? Я одинокий пожилой гладиатор, вовремя не погибший на цирковой арене. Я никакого оружия не предлагаю. Оружие для боя предложит она! – сказал Арей, переводя взгляд на помост.

– Кто? – недоверчиво спросил Гопзий.

Он быстро взглянул, увидел Прасковью, и лицо его приобрело сухо-мстительное и глубоко уязвленное выражение. Продолжалось это, правда, всего одно мгновение, потому что уже в следующее по губам Гопзия пробежала едва заметная, скользкая и торжествующая улыбочка.

– Как будет угодно повелительнице! – произнес он громко.

Прасковья небрежно посмотрела в его сторону и дернула подбородком, подавая знак. Один из ее охранников вышел и, развернув мешковину, положил между Мефом и Гопзием два длинных двуручных меча. Сработанные одним мастером, внешне мечи отличий не имели, разве что навершия были разными. У одного – в форме головы грифона, у другого – в форме сосновой шишки.

На первый взгляд мечи показались Мефу подходящими, хотя их клинки и были пальца на два длиннее, чем он привык. Кузнец явно знал свое дело. Вот только гарда Мефу не слишком понравилась. На его взгляд, для меча такой длины она могла быть чуть больше и сходиться вперед несколько под другим углом.

Гопзий, наклонившись, схватил вначале один клинок, а затем, несколько раз оценивающе махнув, то же самое проделал с другим. Заметно было, что он их сравнивает и, судя по разочарованному виду, ни у одного не находит преимуществ.

К Гопзию подскочил кабанчик.

– А почему, собственно, клинок выбираете вы? Ваш противник не возражает? – влез он, с некоторым заискиванием оглядываясь на Арея.

Стоило Прасковье сурово посмотреть на Гопзия, как кабанчик моментально перестал подыгрывать недавнему своему фавориту.

Мефа в очередной раз поразила скорость, с которой темные улавливали конъюнктуру момента. Вот уж точно: прикажут убить – убью. Прикажут поцеловать – поцелую. Если завтра Лигул из каких-то соображений провозгласит курс: «К свету и гуманизЬму!» – все сегодняшние палачи внезапно обнаружат, что головы рубили по суровой необходимости, сами же втайне любили морских свинок и переводили через дорогу пенсионерок. Возможно даже, что и зла никакого нет, а есть чрезмерная нравственная гибкость, позволяющая себе все, что угодно, и все оправдывающая.

Гопзий опустил лезвие своего меча на плечо и, держа его навершием к Мефу, вскинул глаза.

– Не возражаешь, что я взял с грифоном? Если что, могу поменяться! – насмешливо предложил он.

– Нет, – отказался Меф. – Я доволен. Я как раз хотел с шишечкой.

– Почему же с шишечкой?

– У меня в детском саду на шкафчике тоже была шишечка. Всегда приятно встретить что-то узнаваемое! – охотно пояснил Меф.