Лестница в Эдем - Страница 39

– Слушай, я одного не понимаю! Если ты хорошо понимаешь этого парня, почему не мог попытаться наладить с ним контакт? – спросила она озадаченно.

– С доказухой невозможно наладить контакт. Он для этого слишком напряженный. И потом, зачем мне это? Мне его симпатию в газетку не заворачивать! – отрезал Меф.

Дафна ничего не сказала, подумав про себя, что если формально Меф порвал с мраком, то внутренняя его связь с ним, особенно в части категоричных и циничных суждений, пока что очень сильна. Даже если собака и вырвется из будки, цепь прошлых привычек все равно потянется за ней. Долго, очень долго, с огромным внутренним упорством надо будет грызть ее, прежде чем цепь уступит.

На пятом этаже их уже ждали. Едва двери лифта разъехались, Меф увидел двух застывших стражей. Под плащами угадывались нагрудники. От вываренных, с прожилками лиц так и дышало Нижним Тартаром. Вглядевшись в них истинным зрением, Меф увидел окутывающее стражей темное облако. Лица исчезали в нем, как в тумане, теряя всякую индивидуальность. Дафну едва не вывернуло от пропитывавшего их нутряного запаха серы. Даже у Арея он не был таким густым и смрадным.

Едва увидев Дафну, оба стража рванулись к ней как псы. Меф схватился за меч, грудью закрывая Даф и давая ей возможность вытащить флейту, но тут на площадку выкатился Ромасюсик.

– Это свои! Это гости! – закудахтал он, хватая стражей за локти. – Убивать их сразу нельзя! Прашечка будет сердиться и делать всем ата-та!

Тартарианцы неохотно отодвинулись, и то ровно настолько, чтобы вынудить Даф, когда она будет проходить мимо, коснуться их. На копченых лицах застыло торжество. Стражи мрака знают, как невыносимо свету их зловоние.

– А эти откуда? – спросил Меф.

– Охрана! – небрежно уронил Ромасюсик. – Я даже имен не запоминаю. Чего голову ломать? Каждый день Лигул новых присылает, а старых отзывает. И знаешь, что любопытно? Сейчас покажу!

Вернувшись, Ромасюсик подскочил к крайнему стражу и требовательно дернул его за рукав.

– Эй ты! А ну открыл рот! Ты что, оглох?

Страж рта не открыл, но посмотрел на Ромасюсика с такой лютой ненавистью, что Меф удивился наглости шоколадного юноши. Разве он не знает, что тартарианцы отличаются крайней злопамятностью? Почему он так уверен в своей безнаказанности?

– Донт вонт? Эс ю вонт!.. – дернул плечиком Ромасюсик. – Лигулу все будет доложено!.. Я хотел просто показать, что у них у всех языки отрезаны. И даже не просто отрезаны, но и прижжены. Чтобы новый не вырос и кончик не раздвоился, а?

Ромасюсик захихикал и, очень довольный собой, толкнул дверь.

– Прощю к нашему шалащю! – сказал он, намеренно сюсюкая. – Пару дней назад тут была прокуренная такая конура с грязными шторами и попугаем, в которой жила одна ворожейная бабулька. Наша, разумеется, до последнего искусственного зуба. Когда я сообщил в Канцелярию, что мы едем в Питер и хотим где-нибудь скромненько поселиться, ее быстренько прибрали к нашему приезду.

– Квартиру или гадалку? – не понял Меф.

– И то, и другое. Когда мы тут появились, Мамзелькина уже удалилась, а комиссионеры вытаскивали последнее тряпье. Вообрази, у этой курицы в подушку было зашито штук сто золотых колец! Сглаз она с них, что ли, снимала? Хи-хи?! – Это последнее вопросительно-восклицательное «хи-хи» Ромасюсик произнес ужасно заискивающим голосом.

– Дохихикаешься сейчас! Урод Лигул! Зачем убирать тех, кто тебе служит? – пробормотал Меф.

Дафна печально посмотрела на него. Когда Буслаев наконец поймет, что мрак не умеет быть благодарным? Достаточно вслушаться в звучание самого слова «благодарность», чтобы всякие сомнения окончательно отпали.

* * *

Квартира, снаружи не производившая впечатления большой, внутри оказалась огромной. Видно, тут уже успела поработать команда дизайнеров из суккубов. Меф и прежде сталкивался с пятым измерением и примерно догадывался, что можно сотворить с его помощью, однако, на его взгляд, спальня размером с футбольное поле была явным перебором.

Не меньшим излишеством показался Мефу и двойник Ниагарского водопада, который кто-то из суккубов, забавляясь, ухитрился засунуть в сливной бачок туалета общей площадью в полтора квадратных метра.

– Я понимаю, что этот джоук очень фулишь, но всякий сунувшийся туда просит пощады! – мармеладно ухмыляясь, поведал Ромасюсик.

На зеркале в коридоре зубной пастой было размашисто написано:

«Прежде чем вспылить, считай до трех! Ну хотя бы до двух!»

Узнав свой собственный недостаток и метод борьбы с ним (только он считал до десяти), Меф озадаченно почесал нос. Он усомнился, что это написал Ромасюсик. Ромасюсики над собой не работают. Неужели Прасковья пытается обуздать свою горячность? Вот это да!

У окна стоял громадный телескоп, нацеленный не на звезды, а на улицы города.

– Прашечка, понимаешь ли, на людей целыми часами смотрит! Как они ходят, чего делают. Сдались они ей, эти люди! Меня ей, что ли, мало? – со снисходительной ужимкой произнес Ромасюсик.

– Нет. Тебя может быть только много! – успокоила его Даф.

– А ты бы, конечно, смотрел на людей только пять минут в день и то в оптический прицел? – добавил Меф.

Ромасюсик озабоченно заерзал.

– А вот подзеркаливать нехорошо, особенно если я об этом уже сутки назад думал! – заявил он.

Кто-то мягко коснулся сзади щеки Мефа. Именно щеки, а не плеча. Он обернулся и увидел Прасковью. В глаза ему точно кровью брызнули. Одетое во все алое, Прасковья была подобна алому росчерку по мокрой акварельной бумаге.

– Привет! – сказал Меф.