Лестница в Эдем - Страница 38

С другой стороны, зорко-умная Дафна уже в самой этой сверхдостоверности усматривала фальшь и натяжку. Как только некая форма или психологический тип становятся настолько ясными, что легко и охотно поддаются пародированию, это верный признак того, что в самое ближайшее время этот тип или форма исчезнут совсем. Жизнь, как и литература, не любит исследованных ходов.

– Ждать не надо. Потом лучше еще раз приедешь, – сказал Меф.

– Точна нэт? Ну на нэт и суд тоже нэт!

Высунув в окно свою круглую, точно у раздобревшего кота, голову, хан точным плевком убил воробья и, газанув, исчез в бензиновом облаке. Вслед за Депресняком Меф из любопытства подошел к воробью. От того осталось немного – несколько перьев и хвост.

– Знаешь, чем он плюет? – спросил он.

Даф не знала и знать не хотела. Физиологические подробности были ей мало интересны.

– А вот и напрасно. Калибр 7,62, да еще со смещенным центром!

Меф поднял голову навстречу моросящему дождю. Прямо перед ними тянулся длинный, геометрически неправильный дом с арками. Он то приближался к Каменноостровскому проспекту почти вплотную, то странным зигзагом от него отползал.

– Ты уверена, что это тот самый дом? – спросил он с сомнением.

– Вообще-то адрес записывал ты, – напомнила Даф.

– А-а! Ну тогда тот самый! – сказал Меф и изо всех сил попытался припомнить, называл ли ему Ромасюсик номер подъезда и квартиру.

Пока он припоминал, где-то высоко окно вдруг брызнуло осколками. Прямо к ногам чудом отскочившего Мефа в стеклянном ливне упал и разлетелся вдребезги тяжелый горящий стул. Депресняк зашипел. Дафна схватилась за флейту. Из разбитого окна пятого этажа высунулась шоколадная физиономия Ромасюсика.

– Кукусики! Мы тута!

– Ты что, сдурел? – закричал на него Меф.

– Это не я! Это Прашечка захотела показать, в какой мы квартирке! Она беспокоится, что вы потеряетесь! – донесся извиняющийся голос.

Убедившись, что стекла уже перестали сыпаться, Меф перешагнул через стул. Обломки его догорали.

– Она очень заботливая, ты не находишь? – спросил Меф.

– Она действительно заботливая. Просто не всегда понимает, каким образом заботливость правильно проявлять, – отвечала Даф, раз и навсегда взявшая себе за правило всегда говорить о Прасковье и вообще обо всех людях исключительно хорошее.

Они как раз подходили к подъезду, когда оттуда вышел высокий парень примерно тех же лет, что и Буслаев. Меф, не знавший кода, подбежал и придержал дверь ногой. Парню это не понравилось, и он что-то пробухтел на тему, что не нанимался тут всяким двери открывать.

– Значит, освоишь новую профессию, – сказал Меф.

Парень обиделся и стал пинать его по ступне, чтобы закрыть подъезд. Буслаев небрежно оттолкнул его и пропустил Дафну.

– Только тронь еще – убью! – зашипел парень.

Одной рукой он схватил Мефа за ворот, а другой начал лихорадочно рыться в кармане в поисках непонятно чего.

– Газовый баллончик в другой куртке! Ну, которая без капюшона! – заботливо подсказал Меф.

Парень на мгновение оцепенел. Буслаев воспользовался этим и, сделав ему легкий кистевой залом, выкинул из подъезда. Опомнившись, парень стал рваться в подъезд для драки, но Меф уже заварил дверь изнутри легким прикосновением пальца.

– Мощная вещь – эта точечная сварка! Всего-то мизинцем коснулся, но минут десять продержится! – похвастался он.

Дафна дважды ткнула пальцем кнопку лифта, что у нее, с ее выдержкой, означало раздражение.

– Может, ты перестанешь задирать людей? – с досадой сказала она Мефу.

– А кого я задирал-то? Он первый полез!

– Но он же правда открыл тебе дверь!

– Он открыл ее себе! – уточнил Меф. – По мне, так сделал случайно хорошее дело, радуйся, что его сделал, сиди и не квакай. И потом, что я, доказуху, что ли, не узнаю?

– Кого-кого? – непонимающе переспросила Дафна.

– Доказуху. Это мое внутреннее слово. Если парень развивается нормально, он в детстве часто дерется, много вопит, но потом довольно быстро успокаивается. Так?

– Примерно, – неохотно согласилась Даф.

– Если же он маменькин сынок, из тех, которым треники при плюсовой температуре под брюки поддевают и за ушками бальзамом мажут, то в детстве его колотят, конечно, немилосердно. И в школе, и во дворе. Причем особенно старается какой-нибудь один «злобный Вася», которого доказуха считает своим личным врагом и которого втайне боится до дрожи в трениках.

– Не издевайся!

– Я и не издеваюсь. Я просто объясняю, как бывает. Зато где-то к старшей школе или младшим курсам института в доказухе начинает созревать мужество, чисто из чувства компенсации, и он потом всю жизнь колотит грушу, носит с собой нож-бабочку и мечтает порвать кого-нибудь, как тузик грелку. А самое потешное в этой ситуации то, что «злобный Вася», из-за которого доказуха и сделался доказухой, давно стал примерным толстеньким пингвином и ходит в магазин покупать сыр с дырками.

– А ты каким был в раннем детстве? Не доказухой? – спросила Дафна.

Она вдруг вспомнила, что Меф и сам не прочь поколотить грушу, не говоря уже о мече, который ночью чуть ли не одеялом укрывает.

– Не-а. Детство у меня было обычное, туповатое. В стиле: клей – выпей баночку соплей. Швыряли с крыши снежки на дорогу, подкладывали на трамвайные рельсы петарды, лизали в мороз полозья санок, надевали на выхлопную трубу машины шарики и все такое, – сказал Меф.

Предупредительно щелкнув по носу Депресняка, уже нацелившегося драть когтями стенки кабинки, Дафна шагнула в подъехавший лифт.