Лестница в Эдем - Страница 75

Арей нетерпеливо прохаживался, ожидая Мефа.

– О, что я вижу! Синьорчик помидорчик пришел с охраной! – умилился он, увидев Дафну. – А еще темной когда-то притворялась! Позорище!

Дафна промолчала. Арей же перевел взгляд на Мефа. Сонные медвежьи глазки лучились лукавством.

– Знаешь, как Филипп Македонский, отец Александра, отбирал воинов? Он смотрел, кто в минуты опасности краснеет, а кто бледнеет. Из тех, что краснели, он и составлял свою гвардию, – сказал он будто вскользь.

«Знает! – догадался Меф, торопливо захлопывая свое сознание. – Небось сам же и наслал этот утренний страх, чтобы меня проверить! Ах ты, собака!»

– А бледных куда? – спросил он.

Арей безразлично пожал плечами.

– Бледных куда-нибудь в пращники, в обоз, а еще лучше в похоронную команду. Слабость – это качество, которое если прорывается, то прорывается везде, на всех уровнях корабля: в парусах, на палубе, в бортах. Но знаешь, почему Филипп Македонский был прав лишь отчасти? Он хоть и понимал интуитивно разницу между адреналином и норадреналином, но глубже не заглядывал.

– А в чем разница между адреналином и норадреналином? – спросил Меф.

Арей толкнул ногой стул, который сам не догадался отодвинуться.

– Вот оно – очень среднее образование! Глумовичу должно быть за тебя совестно!.. Выпускает недоучек с мокрыми губами, да еще и спроваживает их на Запад!.. Так и быть, слушай! Ты в саванне. На тебя бежит голодная львица. Меча, винтовки и дара телепортации у тебя нет. Что ты сделаешь?

– Залезу на дерево.

– Предсказуемо до рвоты! Дерева нет, – отрезал Арей.

– Тогда не знаю.

– Существует два выхода. Первый – с воплями кинуться на львицу в атаку, швыряя камни и надеясь, что она не станет связываться с психом. Второй – рухнуть в обморок, причем покапитальнее, чтоб не очнуться, даже когда тебя ковырнут лапой. Лев дохлятину не ест, особенно если от нее соответственно пахнет результатом медвежьей болезни.

Арей с насмешкой посмотрел на Мефа, намекая на утренний страх.

– Короче, адреналин – это то, что заставляет кидаться камнями и кричать на львицу, пока не порвутся голосовые связки. Норадреналин же вынуждает бледнеть и покрываться влажным липким потом. Сердечко перестает стучать, и человек падает в обморок. Причем обморок, заметь, должен быть настоящим! Львицу не обманешь. Она в театры не ходит, симуляцией чувств не занимается. У нее врожденное чувство истины.

– Так почему Филипп был не прав? Все логично. Он тупо набирал адреналиновых зомбиков, которые наливаясь кровью, фалангами обрушивались на врага и устраивали крошилово. Бледнеющие трусы были ему не нужны, – заметил Меф.

– Филипп руководствовался общим правилом, не вдаваясь в детали. Кто лучше храбреца от рождения? Не трус ли, который сам сделал себя смелым? Волевым усилием изменил характер? Смелого от рождения еще можно сломать, ибо не исключено, что его просто мало били. Сломать же перековавшегося труса нельзя, потому что воля у него победила начальный темперамент, – прогрохотал мечник.

Арей шагнул к Мефу. Поры на его щеках показались Буслаеву неожиданно огромными, как жерла. Казалось, в них клокочет Тартар.

– Запомни это! Там, где была дряблая и вялая плоть, встал гранит, который сам теперь крошит и раздирает трусов! Люди всегда чувствуют, кто перед ними – жертва или тиран. Улавливают на эмоциональном уровне. Жертву они клюют, а перед тираном пресмыкаются! Выбери свой путь!

Дафна отвернулась, наглаживая Депресняка. От Арея, однако, не укрылось, что она улыбается.

– Можно поинтересоваться, что тебя насмешило, светлая? – спросил он, хмурясь.

Даф не ответила.

– Почему молчишь, светлая?

– Вы задали вопрос без желания узнать истину. А на вопросы, заданные без желания узнать истину, не отвечают, – спокойно ответила Даф.

– А если я скажу, что хочу ее узнать?

– Очень в этом сомневаюсь. Но если и хотите узнать, то без желания измениться. А что толку знать что-либо, если нет желания меняться? Лучше вообще не уметь плавать и не лезть в воду, чем утонуть, пытаясь переплыть болото.

– Что-то ты осмелела, светлая! С чего бы это? Приобрела для дудочки бронебойную насадку? – хмуро поинтересовался Арей. – Говори, или я рассержусь!

– Пожалуйста. Все эти ваши рассуждения про тирана и жертву – полный бред! Так философствует подросток, который, врубив музон, давит прыщи в ванной, пока мама стучит лбом в дверь, умоляя его выйти! – пылко сказала Даф.

Меф, не ожидавший от нее такой горячности, оказался совсем к ней не готов и удивленно вскинул голову. Сравнить Арея с подростком, который давит прыщи в ванной, не решился бы даже Лигул. К его удивлению, защищать Дафну от мечника не пришлось. Лоб Арея разгладился. Он умел отличать истинную отвагу от нахальства.

– Ну а если без эмоций: что конкретно тебя не устраивает? – спросил он.

– Все не устраивает. Вы рассматриваете два крайних состояния – раздраженной, задавленной, скрыто самолюбивой жертвы и палача. Была жертва, которую все клевали, и вот она – раз! – закусила удила, и из жертвы мрака стала палачом мрака. Числитель разный, а знаменатель и там, и тут один – мрак. И в выигрыше кто?

– А ты как хотела? Мрак всегда в выигрыше, – самодовольно заявил Арей.

– Это только так кажется, потому что ломать легче, чем строить. Всей же силы мрака не хватит, чтобы самостоятельно выдумать даже простого шмеля. Разве что оторвать ему лапки, да и то с оглядкой, чтобы уши не надрали.

Арей снисходительно вздохнул.

– Светлая, не нарывайся! Ты ведешь себя так, словно хочешь умереть раньше синьора помидора! Потерпи еще денька два, а то мне самому всегда неловко убивать тех, кого я давно знаю.